"Даже если всё так и было, как они представили, то мы будем считать, что этого не было..."

Юрий Любимов (из интервью журналу "Страна и мир" 1984 г.):

- Меня один раз выгоняли из партии — за спектакль о жизни Кузькина. Тогда на меня в райкоме кричали: «Мы не хотим дышать с вами одним воздухом». Я отвечаю: «Выйдите тогда, если вам не дышится, а я не собираюсь». — «Чей он хлеб ест?!» — кричала дама килограмм на 120, заведующая кондитерской фабрикой. А она в театре ничего не видела.

Что же требовать от дамы, если даже Жюрайтис пишет мерзкие доносы в «Правду», и «Правда» печатает: «Руки прочь от нашей святыни, ‘Пиковой дамы’!» При этом «Правда» назвала «Пиковую даму» поэмой! А ведь «Правда» имеет целый справочный отдел, который обязан не допускать таких ляпсусов! Ни стыда, ни совести! Этого Жюрайтиса просто попросили выкрасть партитуру, а потом о Шнитке, о человеке с мировым именем, говорили: «Посмотрите, что натворил этот композиторишко!» Ну разве можно так обращаться с мастером! Был уже заготовлен «гнев трудящихся», сотни писем: «Руки прочь от ‘Пиковой дамы’!» Но, видимо, тут они поняли, что переборщили. Это уж так пахло ждановщиной, сталинщиной, что они кампанию прикрыли. Потом даже негласно извинились. Оскорбили на всю страну, а извинились тихо в подворотне.

М.Ф. Как закрыли спектакль о жизни Федора Кузькина?

Ю.Л. Это долгая история. Его закрывали три раза. Первый раз закрывала Фурцева. На закрытом прогоне спектакля было несколько замминистра, мы с автором, потом пробрался Вознесенский, но уже художника и даже завлита тёатра не пустили. Театр оцепили, все двери закрыли, в общем проявили себя вполне… Фурцева на этом прогоне просто взбесилась, она кричала: «Ведь это же иностранцу и ездить никуда не надо! Только посмотреть такой спектакль, и ему все ясно становится! Это что же такое вы придумали!?» Все обсуждение — это была комедийная, фантастическая сцена, которую трудно описать. Выступали молодые люди, подсюсюкивали: «Что же это такое! Позвольте высказаться! Не могу молчать, Екатерина Алексеевна!» А она им: «Говори, говори, дорогой, смело выскажи им все прямо в лицо! »

Автор, выслушав все эти тирады, встал. Видимо, после выступления одного из молодых подхалимов у него не выдержали нервы. Он человек солидный, говорить умеет, обращается к Фурцевой: «Екатерина Алексеевна, вы что же, не видите, кого вы воспитали?!» Один из молодых что-то пытался сказать, а автор ему говорит: «А вы, моло- дой человек, сядьте. Как вам не стыдно? Такой молодой и уже такой жалкий карьерист! Но неужели вам, министру России, не страшно, кого вы растите?»

И он произнес прекрасную речь, преподал им такой урок… Они, наверное, минут десять слушали все это, у них просто был шок. Потом Фурцева закричала, стукнула ручкой: «Подумаешь, тоже мне шестидесятник нашелся!» Весь театр слушал обсуждение по радио. Вдруг в зал заглянул маленький артист — комик Джабраилов. Он в пьесе ангелом летал и сыпал с небес манну небесную бедному Кузькину, чтоб ему легче жилось. И она закричала: «А вот вы, вы, ну-ка выходите. И вам не стыдно летать таким рваным!?» А он, маленький такой, говорит ей: «И не стыдно. И очень даже не стыдно». Это был цирк! Помните, как висел над Москвой лозунг: «60 лет Советского цирка»? Потом, правда, кто-то сообразил, и лозунг сняли. У них же комплекс неполноценности. Они все принимают на свой счет.

Все это происходило как раз в то время, когда они решили вторгнуться в Чехословакию, и когда у Александра Трифоновича Твардовского были большие неприятности — заменили часть его редакции «Нового мира». А у Федора Кузькина все несчастья были, как известно, на Фролов день, то есть 18 августа. И вот спектакль у нас был так сделан, что Кузькин, которого играл Золотухин, одевался в свой костюм и листал «Новый мир». Потом он этот журнал ставил на березу и березу втыкал в пол. Там было много берез, а на березах весь мир — избушки, антенны, луковки церковные… И начиналось с того, что многие ставили на березы «Новый мир». Фурцева закричала: «Что это такое, вы «Новый мир» на березы повесили?! Ишь, знамя какое вывесили! Думаете, далеко с ним уйдете?!» А я как-то не сообразил и брякнул: «А вы думаете, вы со своим «Октябрем» далеко уйдете?!» Я-то имел в виду журнал, а она взбесилась, видно решила, что я про тот Октябрь говорю. Она вскричала: «Ах так!», надела свое каракулевое манто и убежала, как она сказала, писать письмо Генеральному секретарю о моей зловредной деятельности.

Впрочем, они заранее все уже решили. Накануне Фурцева в каком-то частном доме говорила: «Завтра поеду к этому Любимову закрывать спектакль. Я ему покажу, как ставить!» Так что, понимаете, это все была игра. Только они играют в одни ворота, да еще вратаря убирают.

Точно так же все было предрешено с этой пьесой и в другой раз, уже при министре культуры Демичеве. Обсуждение происходило сразу после спектакля, прямо в помещении театра. Сама пьеса про Кузькина кончилась, но другая продолжалась еще три часа, только уже с другими, специально привезенными героями. Вместо того, чтобы заниматься сельским хозяйством, они стали руководить искусством. Помните, была такая «легендарная» бригадир полеводческой бригады Заглада. Она учила покойного Яншина ставить спектакли. Он ей ответил: «Благодарю вас, но я очень люблю салат. Почему он такой дорогой на рынке? Вы бы лучше этим занялись, а спектакль я уж соображу, как поставить». Очень обиделся на это Хрущев и даже хотел наказать Яншина.

Вот и тут, выступали какие-то замминистра, знатные колхозники, герои соцтруда, замредактора газеты по фамилии Царев. Они с гневом говорили всякую чушь, а Царев договорился до замечательной фразы: «Даже если все и было так, как они представили, то мы будем считать, что этого не было!» Вот какие перлы! Такая была битва, которой давно не видели в Москве, прямо стенка на стенку.

Солоухин очень хорошо сказал: «Это мне напоминает, как если бы на обсуждение ‘Ревизора» привезли всех городничих. Они тут же бы закрыли все это дело». Но ничего, министр, он такой вдумчивый, сперва сделал вид, что пропускает спектакль, а потом уехал из театра в Министерство и тут же дал распоряжение прикрыть. Для видимости нам с автором месяца два морочили голову, потребовали сделать 90 поправок. Мы все выполнили, а они все равно спектакль закрыли. Все было заранее решено.

Читать дальше...