"Интердевочка": Не вошедшее в фильм...

Уже садясь  в машину,  я вдруг увидела на противоположной стороне улицы над  входом  в небольшую киношку  длинную  белую рекламу,  ярко подсвеченную уймой лампочек: "Пять дней русского кинематографа".
    Сеанс,  видимо, только что  окончился. Из кинотеатра на  улицу выползал народ,  но  не  расходился  от него  в  разные  стороны,  а  задерживался  у небольшого микроавтобусика. А там вспыхивали блицы фоторепортеров.
    Я  вгляделась  в  кучку  людей,  стоявших   у  микроавтобуса,  и  вдруг неожиданно узнала среди них Гундареву, Смоктуновского и Леонова!..
    Я просто обалдела! Ну надо же!.. Где?! В Стокгольме!..
    - Ой, Эдинька!.. - завопила я.  - Смотри, смотри!.. Это же Гундарева! И Смоктуновский... И Леонов!..
    - Кто это? - удивился Эдик.
    - Это же наши самые замечательные киноактеры! Это же самые  что ни есть суперстары! - счастливо проговорила  я и бросилась  на  ту  сторону  улицы с криком: - Здравствуйте! Здравствуйте! Боже мой! Неужели это вы?!
    Напряженно  улыбаясь,  артисты   уставились  на   меня,  потом   быстро переглянулись и вопросительно посмотрели на своего сопровождающего - крепенького  мужичка-боровичка в  белой  рубашке  с  галстуком и темном костюме. Наверное, это был кто-нибудь из посольских.
    Мужичок  тут же  героически  прикрыл  артистов  своей широкой  спиной и строго спросил меня на чистом русском языке:
    - Кто вы такая? Что вам здесь нужно?
    А я, дура  такая, от радости,  что своих увидела, пропустила мимо  ушей его ментовскую интонацию и лепечу, как заведенная:
    - Я из Ленинграда... Я живу здесь... Замужем. Я русская! Русская... Мне так приятно! Иннокентий Михайлович! Наталья... Ой,  простите, не знаю вашего отчества... Товарищ Леонов! Здравствуйте! Господи! Я так счастлива!..
    -  Извините, мадам,  мы  спешим,  - сказал  железный  мужичок  и  очень профессионально оттер меня  плечом  в сторону. - А вы, товарищи, садитесь  в автобус. Садитесь, садитесь.
    Ах, швейцаром бы тебя в "Европейскую" или в "Асторию"! Цены бы тебе там не  было!..  Правильно  -  бей  своих,  чтобы  чужие  боялись...  Стою,  как обгаженная, в своем  кретинском  длинном  вечернем  платье  посреди  ночного Стокгольма и ни хрена понять не могу... За что?
    Залезая в  машину,  Гундарева -  хорошая,  наверное,  все-таки  баба, - сочувственно улыбнулась мне. Леонов виновато поежился и недобро взглянул  на посольского  боровичка. А Смоктуновский  с лицом блаженного,  вроде  бы  он ничего  не  понимает,  ни к чему  отношения  не имеет, развел руками  и тоже скрылся в автобусе.
   И тут  на меня такое накатило. Такое!.. В  глазах  потемнело, затрясло, как в лихорадке, и я заорала на всю эту роскошную улицу:
    -  Я  же  русская!  Русская! Я вас так любила, суки  вы  рваные! Клоуны дешевые! Так любила!.. Чего же вы от меня шарахаетесь?! Кого вы боитесь? Вам не  меня, вам  его  бояться  надо!!!  -  и  все  тыкала  пальцем в  того,  в посольского, в белой рубашке с галстуком и темном костюме.

В фильме рыжий пацан издевается над матерью, уехавшей героини, в книге - опекает её и пытается спасти:

  Козел открыл нашу дверь своим ключом и вошел в квартиру. Мама сидела на кухне, разглядывала мои детские фотографии.
    - Кто-то был? - подозрительно огляделся Козел.
    - Танечкины товарищи приезжали с ее прошлой работы.
    - А чего у них тачка с ментовскими номерами?
    - Что ты говоришь? - не поняла мама.
    - Да, так... Чего-нибудь надо, Алла Сергеевна?
    - Если тебя  не затруднит, Юрочка, сходи на почту. Дай Тане телеграмму.
Вот  текст, -  мама  протянула  Козлу тетрадочный лист бумаги.  - Тут  слова русские, только латинскими буквами. Сумеешь на бланк переписать?
    - А чего там написано?
    - "Чувствую себя хорошо. Задержись вылетом. Мама". И адрес.
    - Так и переписать? - Козлу явно не понравился текст.
    - Да. Только латинскими буквами. Вот деньги.
    -  Ладно, - сказал  Козел.  - А  потом мы  с  пацанами хотели  кое-куда свалить.
    - Конечно, конечно, - поторопилась согласиться мама.
  На почте Козел стоял за нетрезвым суетливым парнем лет тридцати. Больше  на почте никого не было. Только молоденькая девчонка за стеклом с полукруглым окошечком и надписью: "прием телеграмм и переводов".
    Парень  суматошно  отсчитал  из  толстой  пачки  десятирублевок  триста рублей, оставшиеся  деньги  - рублей  двести -  засунул  в  карман куртки  и протянул девчонке бланк перевода:
    - Теперь правильно?
    - Теперь правильно. Деньги. - и девчонка стала оформлять перевод.
    Компашка козла стояла на улице,  судачила о  чем-то, и  Козел  видел их через большое стеклянное окно. Затем он перевел взгляд на карман куртки стоявшего  парня,  где лежала  пачка десяток,  и  придвинулся  к  парню вплотную.
    - А за перевод? - спросила девчонка.
    - Виноват,  виноват, виноват... - забормотал нетрезвый парень и полез в карман куртки.
    Козел  отпрянул назад. Парень достал  десятку из кармана и лихо шлепнул ею о прилавок:
    - С нашим удовольствием!
    Козел осторожно вытащил у него из куртки оставшиеся деньги  и аккуратно подсунул их под стопку телеграфных  бланков. И безмятежно стал читать разные почтовые объявления.
    Парень получил квитанцию, сдачу с десятки и, стараясь шагать как  можно тверже, вышел на улицу. Козел внимательно  следил за  ним через окно. Парень пересек тротуар, газон и сел в ожидавшее его такси. И укатил.
    - Так и будешь стоять? - спросила девчонка.
    - Виноват,  виноват,  виноват...  -  подражая  нетрезвому парню, сказал Козел, и девчонка рассмеялась.
    Козел  загнул  половину  тетрадочного листа, оставил  только строчки  с адресом и сказал:
    -  Вот  адрес.  Международная.  Можешь переписать  на бланк  латинскими буквами?
    - А текст?
    - Счас... Пиши: "Прилетай. Матери плохо. Козел".
    - Что еще за Козел?
    - Обыкновенный. Там знают. Пиши, пиши.
    Козел смотрел в окно, ждал нетрезвого парня - авось, хватится.
    - Три рубля шестьдесят две копейки.
    Козел  протянул пятерку, получил квитанцию и сдачу.  Секунду  помедлил, еще раз глянул в окно. Парня не было. За окном покуривала его кодла.
    - Я возьму пару бланков? - спросил он девчонку.
    - Хоть все.
    - Вот спасибо, вот спасибо, вот хороший человек! - спел ей Козел, сгреб бланки вместе с пачкой десяток, лежавших под стопкой, и вышел на улицу.
    - Айда! - скомандовал он пацанам и быстро завернул за угол дома.
    Там он остановился, огляделся и подмигнул кодле:
    - Маленький фокус-покус, джентельмены!
    Он развернул телеграфные бланки и предъявил компахе пачку десяток.
    - Гуляем, чижики! Перевод получил.
    - Ну,  Козел!..  Ну,  молоток!..  -  захрипели  приблатненными голосами пацаны.
    У нашего  подъезда пацаны  снова  развалились  на  скамейке,  а Козел с шальным криком:  - счас!..  Только  квитанцию  и  сдачу  отдам!  -  Помчался скачками через три ступеньки на наш четвертый этаж.
    На третьем  этаже  Козел замедлил  свой бег и  тревожно принюхался.  Он огляделся  вокруг себя, приподнял крышку бака с пищевыми  отходами. Но запах шел не  оттуда, а  сверху.  Это Козел  понял  и  в два  прыжка  оказался  на четвертом - нашем - этаже.
    Здесь  запах был  так  силен, что Козел закашлялся,  рот его наполнился жгучей слюной и  его затошнило.  И вдруг Козел понял, что запах идет  из-под нашей двери!
    Выронив почтовую квитанцию  и  сдачу  с  маминой  пятерки,  трясущимися руками  Козел  стал  вставлять  ключ в  замочную  скважину...  Наконец  ключ повернулся в  замке. Козел рванул дверь на себя и отшатнулся -  так шибануло газом из нашей квартиры!
    -  Алла Сергеевна!..  - закричал  Козел и, зажимая  рот  и  нос руками, ворвался в квартиру.
    Окна были закрыты наглухо. Из кухни неслось убаюкивающее шипение.
    Козла вырвало. Утирая рот рукавом, он метнулся в  кухню, увидел сидящую на полу маму, рассыпанные фотографии, открытую духовку газовой плиты...
    Задыхаясь  и  плача,  сотрясаемый  рвотными  спазмами,  Козел  перекрыл газовые  конфорки  и духовку и  стал рвать на себя оконную раму. В панике он делал что-то  не так и окно  не  открывалось.  Тогда Козел схватил  кухонную табуретку и в полном отчаянии шарахнул ею по стеклам.
    В кухню ворвался  свежий  уличный  воздух.  Кровоточащими  руками Козел схватил маму за халатик и стал вытаскивать ее в коридор.
    -  Алла Сергеевна!..  -  захлебываясь  от  страха, рыдал  Козел. - Алла Сергеевна!.. Да помогите же кто-нибудь!.. Люди!.. Люди!.. Где же вы!
    Он  выволок  маму на лестничную площадку и  бросился звонить в соседние квартиры, стучать в двери кулаками.
    - Помогите! - Кричал и плакал Козел. - Ну, помогите же кто-нибудь, сволочи! Суки!.. Гады!!
    Не открылась ни одна дверь. День... Лето... Да и поздно уже было. Мама лежала с полуоткрытыми глазами. Вокруг рта и на подбородке застыла серо-зеленая пена - такая характерная для смерти от удушья.
    -  Помогите... - прошептал  Козел и опустился  на  колени рядом с  моей мамой.
    И не было  в его голосе  никакой  приблатненной  хрипотцы, взрословатой уличной наглости. Не стало лидера опасной дворовой кодлы, которая шарашит по ночам машины, портит  девчонок в подвалах и  волчьей стаей готова дать отпор любому взрослому сильному мужику.
    Около   мертвой,   худенькой,   пожилой  моей  мамы   сидел  испуганный пятнадцатилетний мальчик, и тело его сотрясалось от рыданий  и ужаса, потому что  он  впервые в своей жизни  собственными  глазами  увидел, как  выглядит смерть человека.

(Владимир Кунин, октябрь 1988 г.)

Читать дальше...